Если вести речь об исследовании еще одной географической зоны, то таковой бесспорно будет Северный Кавказ. Перед А.П. Ермоловым стояла непростая задача усмирить и привести в подданство народы Чечни, Дагестана, Кабарды, а также прекратить набеги черкесов/закубанцев (адыгских народов) на Грузию и прикубанских казаков. Но для начала рассмотрим саму сущность набеговой системы.

Одним из наиболее спорных моментов в отечественной историографии является вопрос о сущности набеговой системы на Северном Кавказе. До сих пор это явление до конца не изучено, так как специально этим вопросом историки начинают заниматься лишь с 80х годов 20-го века. Однако эта тема важна для понимания процессов, которые происходили на Кавказе в первой трети 19-го века. Таким образом, можно попытаться выйти на сущность «Кавказской войны», увидеть её глазами горцев и российских властей, а в частности глазами А.П. Ермолова.

Так, если двигаться в хронологическом порядке, то в первую очередь необходимо осветить мнение дореволюционных историков, мыслителей и прямых участников военных действий на Кавказе. Интересно отметить, что российская общественность никогда не была едина во мнении о методах покорения кавказских народов: «Пестель верит в реальность фактического геноцида горских племен, Лунин – в военную победу и разумную организацию управления замиренными территориями на основе либеральных идей, Розен не сомневается в действенности экономико-психологических факторов…»[1]. Однако все сходятся во мнении, что набеги горцев были вызваны психологическими особенностями кавказских народов. Полнее всех этот подход выражает Н.Я Данилевский: «Кавказские горцы и по своей фанатической религии, и по образу жизни, по привычкам, и по самому свойству обитаемой ими страны, - природные хищники и грабители…»[2]. В таком контексте и не иначе мыслила официальная наука того времени. Но интересно то, что видные историки, хотя и разделяли общепринятое мнение и даже сами формировали его, пытались объяснить воинственность горцев еще и драматически сложившейся историей самого Кавказского края, его географическими особенностями. Среди таковых историков можно выделить Д.И. Романовского и Р.А. Фадеева. Дмитрий Ильич указывает на то, что все могущественные государства, находившиеся в соседстве с Кавказом, старались распространить и утвердить свое влияние в этом крае. Так действовали с запада греки, римляне, Византия и турки; с юга – персы, арабы; с севера – монголы, турки и русские[3]. Вследствие частых столкновений с завоевателями кавказские горцы и образовывали свои воинственные племена[4]. В свою очередь Ростислав Андреевич отмечал, что «хищная порода» кавказских горцев формировалась постепенно в условиях изолированности горских племен друг от друга. Без общения со своими соседями племена утрачивали чувство кровного родства, распадались на мелкие общества: «Тут было единственное отечество горца…на весь остальной мир он смотрел враждебно и считал законной добычей»[5]. Более прозаично мыслили военные, которые считали набеги горцев одновременно блажью и средством обогащения. Таково мнение самого Алексея Петровича Ермолова: «Трудно горским народам приобрести успехи над оружием нашим и потому в хищничестве и разбоях заключают они молодечество и самую даже славу; добыча поощряет их, пленные в руках их лучший товар и легчайшее средство к обогащению. Вот истинная причина их набегов, а сила – единственный метод к обузданию»[6]. Символично, что и сегодня некоторые исследователи стараются отчасти объяснить набеги ментальностью и обычаями горцев. Отметим Я.А. Гордина, который пишет, что набеги составляли чрезвычайно важную сторону экономической и психологической части горского быта[7]. Строго говоря, основное мнение дореволюционных историков сводилось к тому, что виновниками войны были племена Кавказа, которые из-за своей «хищной натуры», совершали набеги на российские территории, а действия России являлись превентивными и оборонительными.

В Советский период происходит разрыв с дореволюционными воззрениями. Акцент постепенно смещается на внутренний характер обществ на Кавказе. Например, М.Н. Покровский старается подчеркнуть мирный характер чеченских обществ, говоря, что: «Чеченцы вовсе не были профессиональными разбойниками…На плоскости чеченцы усиленно стали заниматься земледелием – и сбывали хлеб не только в соседнюю Кабарду, но и в Турцию[8]. Что касается набегов, то М.Н. Покровский считал их явлением обоюдным как с русской, так и с чеченской стороны и не зависящим от каких-либо психологических свойств того или иного народа. Историк рассматривал набеги лишь как источник дохода[9]. А вот А.В. Фадеев отмечал вполне конкретные причины: примитивность земледельческих культур, экстенсивный характер скотоводства и малоземелье[10]. Однако дальше этих утверждений развитие темы набегов не пошло. Лишь в 80-х гг. М.М. Блиев впервые развивает свою концепцию о «жизнеобеспечивающей» сущности набегов. Законченный вид эта концепция приобретает в монографии «Кавказская война [1817-1864], написанной в соавторстве с В.В. Дегоевым в 90х годах.

Сущность современного подхода заключается в том, что набеги горцев Кавказа рассматриваются как явление, связанное с особенностями экономики горцев и стадиальности горских общественных структур[11]. Иными словами об экономической составляющей: компенсацией скудности жизненных ресурсов часто делался разбой, то есть похищение у соседей скота и других богатств, а также захват пленных, которых затем охотно освобождали за порядочный выкуп или продавали на невольничьих рынках в рабство[12]. С этим все вполне ясно, еще М.Н. Покровский отмечал тяжелые условия занятия земледелием на Кавказе и все трудности, связанные с обработкой земли в горах[13]. Новым в концепции становится изучение общественного развития кавказских народов, то есть внутренних предпосылок, которые обуславливали появление набеговой системы. Здесь российские историки разработали детальную схему для нескольких типов обществ Северного Кавказа. Для дагестанских «вольных» обществ распространенной формой управления была военная демократия. На этой стадии организации общества социальные противоречия ведут к деклассированию общинников. Отсюда с одной стороны усиление власти, рост богатства и влияния феодализировавшейся знати, а с другой – удовлетворение минимальных материальных запросов общинников и благодаря этому сглаживание внутри общества социальных противоречий. Благодаря войнам, набегам внутренние противоречия выносились как бы вне общины и разрешались за счет соседей[14].

Подробнее авторы останавливаются на чеченских тайпах (родах), в которых в первой половине XIX века происходили процессы смены родоплеменных отношений классовыми. Важно отметить, что Россия способствовала ускорению феодализации чеченского общества переселением их с гор на равнину. Эта акция, стимулировавшая подъем экономики и развития частной собственности сопровождалась усилением набеговой системы[15]. Авторы также подмечают, что чеченское общественное сознание искало идеологические основания, которые не осуждали бы набеговую систему. Таким основанием становится во второй половине XVIII века ислам: «Более высокие темпы феодализации на равнине обуславливали не только исламизацию чеченских тайпов, но и появление мюридизма с его агрессивными идеологическими установками в отношении сопредельных территорий и народов[16]. Особым регионом в новой концепции выделяется Северо-Западный Кавказ, где наряду с «военно-демократической» моделью набегов существовала княжеская. Княжеский отряд, ополчение, участвовавшее в набегах, не только расширяли собственность князя, но и способствовали созданию княжеского войска, без которого немыслимо формирование централизованных феодальных государств (на пороге создания которых были племена Центрального и Северо-Западного Кавказа)[17].

Таким образом, набеговая система вырастала из природных условий, формирования классовых обществ, а также идеологической формулы (мюридизма). Россия застает горские общества в переходном периоде их развития, что обусловило усиление набеговой системы и длительность Кавказской войны.

Покорение Чечни

Чечня занимала наиболее важное место в планах покорения Северного Кавказа. В рапорте Александру I А.П. Ермолов сообщал, что набеговое отряды чеченцев проникали через Кавказскую линию, особенно её Левый фланг. Уже тогда, летом 1818 г., главнокомандующий хорошо представлял всю сложность политической обстановки в Чечне. По его оценке «небольшое число значащих между ними фамилий удерживает за собой власть и потому во всех намерениях более сохраняется единства и в набегах более связи»[18]. Алексей Петрович считал, что успехи чеченцев в набеговой практике и неудачи российских властей в борьбе с ней привели не только к «великой потери людей». Среди чеченцев утвердилось мнение, будто они непреодолимы и потому русские ищут их дружбу и согласие[19]. Покончить с набегами в Чечне и с представлениям о «непобедимости» чеченцев было для А.П. Ермолова как вопросом политического престижа, так и важной военно-стратегической задачей.

До приезда А.П. Ермолова на Кавказ российское командование в борьбе с набегами чеченцев действовало традиционно – в глубь Чечни направлялись карательные экспедиции, кроме людских жертв не приносившие каких-либо реальных результатов[20]. Тоже самое отмечал видный дореволюционный историк В.А. Потто: «Русские войска, вступая в Чечню, в открытых местах обыкновенно совершенно не встречали сопротивления. Но только начинался лес, как загоралась сильная перестрелка»[21]. Выступая решительным противником подобной тактики, А.П. Ермолов считал, что карательные меры не могут полностью подорвать набеговую систему и решить проблемы политико-административного устройства края[22]. Горцы были совершенно непохожи на всех тех противников, с которыми России приходилось когда-либо иметь дело. Своей приверженностью к «неправильным» методам ведения войны они озадачивали опытных русских генералов[23]. Прибыв прямо с европейских полей сражений, где действовали правила классической стратегии, А.П. Ермолов не стал спешить с их применением. Он понял, что здесь не было хорошо организованной вражеской армии, не было простора для маневра, а подчас и представления о том, кто враг, где он скрывается и как его достать[24]. В своем рапорте государю генерал кратко представляет план своих будущих действий: «Надобно оставить намерение покорить их (чеченцев) оружием, но отнять средства к набегам и хищничествам… Необходимо занять р. Сунжу и по течению её устроить крепости: тогда чеченцы стеснены будут в своих горах, лишатся земли удобной для возделывания и пастбищных мест, на которых укрывают они стада свои от жестокого в горах климата»[25].

То есть А.П. Ермолов решил перейти к совершенно новой системе. Она не исключала прежние военные операции, но главное теперь уделялось другому. Прежде всего главнокомандующий стремился прочно обосноваться в предгорьях, выдвинуть русские базы поближе к Кавказскому хребту и тем самым ограничить для горцев свободу действий. Соединенные дорогами, проложенными в девственных лесах, они образовали бы протяженную фортификационную линию с запада на восток – от Назрани до Каспийского моря[26]. Это был долгосрочный в перспективе план. Рациональность более основательных действий отмечает Р.А. Фадеев: «Чтобы перевалиться из одной завоеванной долины в соседнюю, нужно занять первую прочно, перенести в нее самое основание экспедиции, иначе поход будет только набегом. А каких результатов ждать от набега в стране, где целый день надо лезть в гору, останавливаясь поминутно, чтобы перевести дыхание? Идти вперед – значит и значило на Кавказе подвигаться постепенно, прочно занимая каждую долину…»[27]. Так, А.П. Ермолов считал, что все эти меры приведут к тому, что «мы не будем населять горы увлекаемыми в плен подданными В.И.В., и переносить наглые поступки чеченцев…и заставим для собственного счастья переменить разбойничий образ жизни»[28]. Несмотря на то, что большинство историков сходится во мнении о довольно высокой эффективности новой военной тактики генерала Ермолова (строительство укреплений), стоит рассмотреть и доводы несогласных. Так, В.В. Лапин считает, что к строительству укреплений подталкивало характерное для Кавказа смешение военных и политических составляющих. То есть начальству было важно продемонстрировать контроль над определенной территорией, показать, что российский флаг развивается еще в одном районе Кавказа. При этом гарнизон такого форта и днем и ночью ждал нападения и границы влияния этого укрепления ограничивались дальностью прямого выстрела[29].

Для того чтобы яснее понять ситуацию, остановимся подробнее именно на этом аспекте деятельности А.П. Ермолова. Итак, 24 мая 1918 года был отдан приказ двигаться от р. Терек на р. Сунжу. Здесь русские войска встретились с так называемыми «мирными» чеченцами, то есть формально подданными России. По оценке В.А. Потто, «самые злые и опасные соседи прилинейного казака», чьи аулы служили притоном для всех разбойников Кавказа[30]. Вот как описывает переправу сам главнокомандующий: «Чеченцы издали высматривали движение наше, не сделали ни одного выстрела до прибытия нашего к Сунже. Весьма немногие из самых злейших разбойников бежали из селений, все прочие бывали в лагере, и я особенно ласкал их, дабы, могли они привозить на продажу нужные для войск съестные припасы»[31]. Алексей Петрович тщательно скрывал свои замыслы от местного населения, так как ему нужны были не только припасы, но и строительный лес. А.П. Ермолов начал действовать довольно осторожно: созвав старшин главнейших чеченских деревень, он объявил, что не пришел наказывать их, но возобновить старую присягу на верность и возвратить содержащихся у них пленных[32]. Зная об предстоящих работах по постройке крепости, чеченцы считали, что русские войска скоро возвратятся обратно. Однако впоследствии селениям было приказано доставлять лес на стройку. Ближайшие селения не смели ослушаться, но те, что были за урочищем Хан-кале, объявили, что ни в какие отношения с русскими не вступят. Редкая ночь проходила без тревоги, чеченцы нападали на передовые посты и разъезды в лесу[33]. С большими препятствиями удалось построить крепость, названную Грозной. Военное её значение было не настолько велико, скорее это был психологический удар по сознанию чеченцев. Так, примечателен случай с одним горцем, который выстрелил в русского солдата, посланного за покупками в Сунженскую деревню. Жители деревни отказались выдать преступника, после чего войска взяли деревню. О дальнейших событиях А.П. Ермолов сообщает так: «После сего происшествия деревни, лежащие на левом берегу Сунжи недалеко от крепости, все были оставлены жителями»[34]. Очевидно, что чеченцы осознали, к чему приведет строительство крепостей, и опасались, что генерал не ограничится лишь одним их возведением, но нападет на их деревни . Такая реакция чеченцев служит хорошим доказательством эффективности тактики А.П. Ермолова.

Интересно подметить, что после строительства крепости Грозной заметно, насколько А.П. Ермолов меняет свое обращение с чеченцами. Еще в 1817 году главнокомандующий пытался выкупить офицера Шведова из чеченского плена за 8 тыс. рублей, однако, неудачно. Лишь с помощью аварского хана Ахмеда удалось вызволить офицера[35]. Теперь же обычные призывы к миру и соблюдению присяги сменились приказаниями и угрозами. В своем обращении к чеченским старшинам он говорит следующее: «Если скроется вор, то выдавать его семейство. Если по прежним обыкновениям осмелятся жители дать семейству преступника способ к побегу, то обязаны выдать ближайших родственников, иначе селение предается огню»[36]. Не менее резко были потребованы русские пленные: «Пленных и беглых солдат немедля отдать. Дать аманатов(почетных пленников) из лучших фамилий и поручиться, что когда придут назад ушедшие в горы, то от них будут взяты русские и возвращены…Пленные и беглые или лишение ужасное»[37]. И действительно, несмотря на попытки чеченцев напасть на обоз вместе с лезгинами[38]и попыткам ворваться в крепость, им пришлось сдаваться на милость А.П. Ермолову. Как пишет Н.Ф. Дубровин, чеченцы, страшась за свое имущество и семейства, скрылись в горы и леса и жили в устроенных наскоро шалашах. Жены их и дети были в постоянной готовности по первой тревоге оставить и эти скромные жилища. Недостаток в жизненных потребностях породили между переселенцами болезни. Видя безвыходное положение, многие из бежавших явились с покорностью, получили прощение и дозволение селиться на низменных местах, между реками Тереком и Сунжей[39]. Однако такие суровые действия главнокомандующего вызвали возмущение в Дагестане, но об этом будет сказано в другой главе. Но не стоит преувеличивать жестокость А.П. Ермолова: он никогда не вынашивал идей геноцида и не трогал сдававшихся мирных жителей. Так, жители г. Акуши, что в Дагестане, после вступления туда русских войск спрятались в лес. Обстановку описывает сам генерал: «Наконец начали появляться жители и водворяться по-прежнему. В лагерь приходили женщины отыскивать грудных ребят своих, которых солдаты сберегали»[40]. Такое же отношение было и к чеченским жителям.

Достигнув значительных успехов, А.П. Ермолов решает активизировать свои действия по блокаде Чечни. Решительно было расчищено Хан-Кальское ущелье, шло активное строительство дорог, пугавшее горцев не менее, чем артиллерия[41]. Действия на р. Сунжи показали, что прежде всего необходимо было построить укрепление в селе Андреевское, где сосредотачивались все связи горцев, где был главнейший и почти единственный торг невольниками, которые вывозились из гор и продавались в Константинополь[42]. В 1819 году была завершена постройка крепости Внезапной. А еще через год, продолжая приводить в исполнение свою программу относительно устройства Кавказской линии, было решено занять селение Горячевское и устроить укрепление Неотступный стан[43]. Вскоре также была закончена крепость Бурная. Находившаяся на Каспийском побережье, она представляла собой логическое завершение плана А.П. Ермолова - выставить заслон против горцев[44]. Таким образом, закончив организацию основных опорных пунктов военной блокады, Алексей Петрович мог активнее приступить к административным и экономическим преобразованиям, так как «большая часть чеченских деревень признает нашу власть, а от многих есть аманаты»[45].

До этого описывались только военные операции генерала Ермолова. Но деятельность Алексея Петровича на Кавказе отнюдь не ограничивалась таковыми, эту особенность «ермоловской» политики справедливо отмечают современные российские историки М.М. Блиев и В.В. Дегоев. Особого внимание заслуживает мнение, что А.П. Ермолов осознанно стремился взять на себя функции родовой знати, то есть решить ряд внутренних вопросов Чечни, придав намеченным военно-политическим акциям мирный характер[46]. Все это было возможно лишь при введении в Чечне российского военно-административного управления, способного держать население в повиновении, не давая ему участвовать в набегах и грабежах[47]. Так, главнокомандующий стремясь оградить местное население от влияния местной знати, повелел рассматривать все жалобы чеченцев на русские войска без помощи посредников, обращаясь сразу к местному российскому начальству[48]. Развивая эту мысль, можно сказать, что А.П. Ермолов «по сути создавал некое миниатюрное подобие будущих военных округов, обладавших определенной внутренней самостоятельностью и самодостаточностью»[49]. Не менее важным Алексей Петрович считал включение Чечни в экономические отношения с Россией. Построенные крепости должны были осуществлять не только военные функции, но и торговые, втягивая местное население торговлю, чтобы «со временем, не употребляя оружия, но одними нуждами их можно будет содержать в зависимости»[50]. Успехами административной политики вполне является тот факт, что впервые на Кавказе генерал Ермолов создает постоянные военные отряды из самих чеченцев[51].

Также стоит немного обратиться к переселенческой политике Алексея Петровича в Чечне. Главнокомандующий стремился создать промежуточную зону между горными, воинственными чеченцами и российскими поселенцамиказаками, переселяя часть чеченцев на равнину[52]. И здесь мы встречаемся с парадоксами политики на Кавказе. Для того чтобы достичь мира, А.П. Ермолов еще более усиливает акцент на войну и жестокость. Так, чеченским селениям Байрам-аул, Хасав-аул, Генже-аул и т.д. было приказано немедленно выселиться со своих мест в очень твердой форме – «Боже избави того, кто посмеет ослушаться»[53]. В горы были изгнаны жители Аксаевской и Костюковской деревень(Там же). Любопытным моментом также является система поручительства. Активно переселяя чеченцев на равнины, на плодородные земли между Тереком и Сунжей, А.П. Ермолов требовал от самых влиятельных чеченских лиц ручаться за каждого поселенца: что он мирного характера, что не будет совершать набеги и разбойничества. За все это чеченская знать отвечала головой[54]. Думая, об окончательном покорении Чечни, главнокомандующий отдавал приказы об отправке в Россию «людей вредных, возбуждающих чеченцев к беспокойствам, разбоям и неповиновению»[55]. Переселение было еще одним средством ослабить родственные связи чеченцев и избавить чеченцев от соблазна изменять российскому правительству в угоду кровным обязательствам. Именно этим руководствовался А.П. Ермолов перенося г. Аксай из гор в равнину[56]. И стоит отметить, что в целом переселенческая политика принесла заметный результат в деле покорения Чечни.

Благодаря всем военно-административным действиям, казалось, что Чечня была на время «умиротворена». Но впереди (1825 г.) Чечню ждало религиозное восстание, первое проявление радикального мюридизма на Кавказе. Это стало своего рода итогом того, что Чечню так и не удалось покорить до конца. Необходимо задать вопрос, чем было обусловлено недовольство? Российские дореволюционные историки связывали это с природным характером горцев: отсутствием опыта мирной жизни, страстью к войне[57], природными условиями[58] или пагубным влиянием мюридизма[59]. Из советской историографии это могло быть продолжением антиколониальной борьбы[60]. Современные кавказоведы говорят о том, что своими действиями А.П. Ермолов подрывал разложение родовых отношений и складывание феодальных. Деформация общественно-экономических структур за счет военно-экономической блокады[61] ввергла чеченцев в беспрецедентную войну[62]. Именно это явилось следствием обращения чеченцев к мюридизму, который первоначально не нес в себя идей священной войны, но стал радикальным из-за действий мусульманских проповедников[63]. Итогом этого восстания было убийство двух русских генералов: Н.В. Грекова и Д.Т. Лисаневича и множество разрушенных чеченских селений. До самой отставки А.П. Ермолова(1826 г.) никаких волнений в Чечне больше не было.

Если суммировать все то, чего смог добиться А.П. Ермолов за 10 лет покорения Чечни, то в первую очередь надо отметить, что Алексей Петрович заложил основы будущих военных успехов в Чечне. Свою эффективность показало строительство крепостей на р. Сунже. Дальновидной можно также назвать переселенческую политику А.П. Ермолова. Сеть дорог, которой он покрыл Чечню, стала не менее надежным средством влиять на горские племена. Постепенно вводилась российская администрация и законы. Что самое важное: А.П. Ермолов стремился сделать Чечню равноправной и неотъемлемой частью Российской империи, сочетая при этом жесткие средства с мирными намерениями.